Николай Смирнов - Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]

Мильтона Ивановича все уважали и даже немного боялись за пристрастие к порядку. Он был теперь первый человек в коммуне, и его приглашали на все заседания правления. По его инициативе в конце декабря мастерская начала выполнять заказы на сторону. Приезжали крестьяне окрестных деревень, заказывали сундучки, рамы, люльки. В мастерской была заведена книга заказов, и весь чистый доход от продажи изделий шел на прикупку инструментов.

Чарли и Джек тоже работали в мастерской, но выполняли они особую работу. Сначала взялись они делать инкубатор с автоматической подачей керосина к лампе. Трубки и кое-какие другие металлические части попросили сделать шефов в мастерских. Эти части и задержали работу, и, не закончив инкубатора, ребята начали мастерить водоналивное колесо для станции.

Плохонькие чертежи у них были составлены еще осенью. Инженер Кольцов, которому они возили их в город, помог выправить чертежи и определил размер колеса: два метра в поперечнике. К этой работе приложил руку и сам Мильтон Иванович. Колесо было сделано под его ближайшим руководством, тщательно и из лучшего материала. Собирать однако колеса не стали, а перенумеровали части и сложили их в каретном сарае. Сборку решили произвести летом на месте работ.

В декабре поспел табак. Его перевязали в пачки и запродали на московскую фабрику за тысячу восемьсот рублей. Часть денег внесли за машины и отложили на динамо, а часть роздали коммунарам на руки. На эти деньги в городе была закуплена коммуной мануфактура.

У Татьяны была швейная машина, и она учила коммунарок шить. Николка начал заговаривать, что хорошо бы открыть настоящую пошивочную мастерскую и купить три машины. Но денег в этом году на машины не нашлось.

Всех ребят школьного возраста возили каждый день на подводе в Чижи, в школу. Иногда подавали им лошадь и на обратный путь. Ребята не уставали от ходьбы, и по вечерам Татьяна читала им книги, показывала глобус и альбомы покойного отца. Иногда Джек брал английскую книгу и переводил вслух путешествия знаменитых мореплавателей. Про плаванья капитана Кука приходили послушать и взрослые: всем интересно было узнать, какие люди живут на океанских островах и как было трудно плавать на кораблях под парусами. Взрослые и дети слушали эти рассказы вместе, и часто взрослым было стыдно, что ребята знают больше их. Николка предложил полностью ликвидировать неграмотность в коммуне, и это было принято всеми. Пелагею Восьмеркину, и ту заставили заниматься, хотя она уверяла, что не может отличить букв, потому что они все одинаковы. Читать газет она так и не выучилась, но подписываться могла и наряды разбирала.

Газету в коммуне читали сообща. Николка Чурасов собирал народ в контору, все рассаживались на лавках, и Капралов своим ровным голосом читал последние известия. Затем шли разговоры. Джек всегда был первым на этих беседах. Он уже не говорил теперь, что мало понимает в политике, а, наоборот, считал, что понимает все. Чарли тоже приходил и внимательно слушал, но разобраться без помощи Джека в беседе он не мог.

Джек и Чарли в эту зиму выполнили еще одну работу, против которой возражало большинство коммунаров. Но они все-таки ее выполнили.

Железная дорога купила у коммуны десять дубов и заплатила за них сто рублей. Джек начал доказывать, что деньги эти должны пойти на проводку электричества, — так было решено при составлении плана работ. Он вытащил схему проводки, которую ему составил Егор Летний, и потребовал денежных ассигнований; при этом доказывал, что протянуть провода по помещениям нужно именно сейчас, зимой, а летом некогда будет заниматься этим делом: надо станцию строить.

Все, конечно, были за электричество, но и всем казалось странный начинать работу с конца. Однако правление поддержало Джека. Николка отвез схему проводки в город и согласовал ее там с Кольцовым. После этого Джек забрал у Капралова деньги и поехал закупать материалы. Он вернулся с несколькими кругами провода, привез и изоляторов, и патронов, и даже несколько лампочек. А затем Джек и Чарли соорудили стремянку и начали лазить по стенам. В каждую комнату они вводили провод и прикрепляли к стенке патрон. В зале с потолка спускалась большая лампа. Даже в бане и в каретном сарае было по лампочке. Все смеялись над доморощенными электротехниками, но они только отшучивались и довели работу до конца.

Перед новым годом библиотекарша Вера Громова поставила в правлении вопрос о выписке журналов. Капралов нашел возможным отчислить несколько десятков рублей, и в январе в коммуну начали еженедельно поступать иллюстрированные журналы и даже один сатирический. Была открыта читальня, и на открытие ее приглашена молодежь из соседних деревень.

После этого по воскресеньям постоянно приходили молодые крестьяне из Починок и Чижей. Приходили и девушки. Они шли обыкновенно до ворот с песнями, а потом умолкали и толпой вваливались в большой дом. В зале, прямо в овчинных полушубках, рассаживались по верстакам или в стружки, слушали чтение, рассматривали картинки, а потом спорили и даже ругались. Коммунары чувствовали уже, что они успели обогнать деревенских в знаниях, но не говорили об этом. Только Бутылкин иногда пускал пыль в глаза: вдруг начинал говорить о подводных лодках или о завоевании полюса и тут же подчеркивал свое превосходство.

Приходила в коммуну больше молодежь, но этого как-то не замечали, и эти воскресные вечера считали за большую культработу, которую наказывали коммуне вести шефы и Егор Летний. Развернуть работу шире, вовлечь и пожилых крестьян не догадывались. Впрочем, бывало, что и пожилые крестьяне заезжали в коммуну посоветоваться, но чаще всего по делам в мастерскую.

В конце января у большого дома остановились сани, и из них вышел хмурый Петр Павлович Скороходов. Он прямо прошел в мастерскую. Там работали полным ходом, пилы хрипели и стучали топоры.

Петр бегло оглядел помещение и потом мрачно произнес:

— Кто здесь старший?

Вышел Мильтон Иванович.

Скороходов поздоровался с ним за руку и сказал со вздохом:

— Ну-с, дело в следующем: гробик приехал заказать.

Работа на миг прекратилась. Рубанки остановились на верстаках, и пилы хрипеть перестали. Тишина воцарилась в мастерской.

— Для кого гроб? — спросил Маршев со своего места.

— Для папаши.

— Нешто помер?

— Да нет, пока жив, но в скорости умрет. Докторша мне по секрету сказала, что до весны не дотянет. Намедни немного отошел, позвал меня и первым долгом гроб заказать просил. Все равно, говорит, пусть хоть из капраловской избы сделают, спокойнее лежать будет.

Все опять заработали, мастерская зашумела. Ясно было, что Скороходовы хитрить не отвыкли и даже на гробе собрались какую-то штуку сыграть. Мильтон Иванович согласился сделать гроб за двадцать рублей. Петр поторговался немного, потом вынул из кармана веревочку с узлами и сказал:

— Ладно, делайте, только получше. Вот и размеры у меня в этой веревке: длина, ширина и высота.

Мильтон Иванович прикинул размер на доску и сказал:

— Но ведь это, простите, не гроб будет, а рундук. Размеры гроба не такие.

— Нам старые образцы не указ! — сказал Скороходов важно. — Новую жизнь строим. Да и ничего, что на рундук похоже. Ведь не помер папаша еще. Гроб будет в комнате стоять. Может, пока положить в него что придется. Когда готов будет?

Договорились, что через три дня.

Скороходов пошел после этого по мастерской, осматривал ульи, табуретки, верстаки. Не сказал ни одного слова, простился и уехал.

Все знали, что дела его сильно пошатнулись за последнее время. Только недавно в Чижах образовалась новая артель «Кулацкая гибель», хотя Петр и хлопотал в городе, чтоб ее не разрешали. Козлов теперь часто приходил в «Новую Америку» и обо всем советовался. Коммунары считали уже, что победа в Чижах осталась за ними.

Конечно, были разные неприятные пустяки, но на них не обращали внимания. Например, один раз Чарли прибежал утром к Джеку и сказал, что на воротах каретника кто-то сделан надпись углем: Джек пошел посмотреть и действительно нашел на воротах крупную надпись:

«Берегитесь, друзья».

Очевидно, что ночью написали.

Коммунары собрались к надписи и долго обсуждали, что бы это могло значить и кто мог написать. Ничего не решили. Но никто не испугался угрозы. Показалось, что это явное озорство, посмеялись, разошлись.

Коммуна теперь верила в свои силы.

— Короче! — сказал редактор по старой привычке: он услышал, что кто-то вошел в кабинет.

Полное молчание. Только рука протянулась над столом и положила два червонца. Следом за червонцами на стол лег брусок масла в пергаментной бумаге.